Синдром синей бороды - Страница 16

Заржал, сплюнув на пол.

Вадим дернулся, скидывая его руку, уставился зло в небритое лицо:

— Пошел вон!

— Ах, какой горячий петушок, — качнул мужчина головой.

— Рот закрой, пока не получил за оскорбление!

— Ох, ох, как страшно, — опять заржал тот, и вдруг ударил парня, попытался прижать к нарам. Закричал, подзывая своих. — Давай сюда, Сергун! Проторим дорожку!

С верхней полки вниз скользнул амбал и худощавый пожилой мужичок.

Вадим головы лишился — взбрыкнул, откидывая щербатого. Принял бой с тремя, готовый загрызть их, если понадобится, и умереть, но не сдаться.

Остальные сокамерники лишь смотрели, не желая лезть в драку, которая становилась все страшней. В руке амбала блеснула заточка:

— Нож! — упреждающе крикнул Вадиму худой парнишка из новеньких. И получил по лицу от соседа:

— Засохни, фраер!

Этого Греков уже не видел — он встречал летящий на него кулак с заточкой. Сталь вскрыла ему ладонь, но удар ноги Вадима достал цели — амбал полетел к параше. Сергун отправился следом, на руки товарищей, сидящих на нарах справа. А вот щербатый не унялся и мастерски отшлифовал парню лицо и живот.

Вадима бы забили насмерть, но очнулись охранники и ворвались в камеру.

— Кто на тебя напал? — спросил седой сержант.

— Никто, — буркнул Вадим, играя желваками на лице.

— Ладно. Заштопают, пойдешь в карцер, — кивнул и вышел. Угрюмый фельдшер подшил парню ладонь и рану на ребрах. Дал таблетку и махнул молоденькому охраннику: забирай клиента.

Вадим сам не знал, как выдержал три месяца.

Время тянулось неимоверно долго. Дни еще как-то шли, а ночи, словно буксовали в вязких раздумьях о прошлом, настоящем и будущем. Он не знал, что его ждет завтра. Не знал, что ждет через час. Боялся думать о том, что будет через год. И до внутренней дрожи хотел видеть Ирину. Обнять, прильнуть к ее ногам, и если понадобится, умолять принять его. Он даже готов был просить прощения за все грехи, не то, что свои — чужие, лишь бы все как прежде было — он и Ирочка вместе. Навсегда.

`Она поймет', - уверял он себя и жалел, что не может сейчас быть рядом с любимой, поддержать, объяснить суть произошедшего.

Бывали минуты, часы, когда он сам сомневался: не виновен ли он?

Щербатый, как-то сменив гнев на милость, заметил невзначай:

— Со мной в несознанку играть не надо. Такому волчаре, как ты, девку порвать, что высморкаться.

`Неужели я действительно мог изнасиловать'? — холодком проползала мысль в разум Вадима. И понимал: раз уж ему такое в голову приходит, то Ире тем более.

Как же она встретит его?… А ждет ли?

Примет ли, поймет? — душили вопросы. И ради ответов он готов был на все.

— Вот и дождались! — заявил Гвиденко, хитро улыбаясь. — Готовься к воле. Потерпевшая окончательно запуталась в показаниях. После доверительной беседы со мной, гражданка Селезнева готова признать произошедшее досадным недоразумением, если ты женишься на ней, восстановив, так сказать, ее честь в глазах сограждан! — хохотнул адвокат.

По лицу Вадима прошла судорога. Взгляд стал таким, что адвокат насторожился. Спросил тихо:

— Порвать ее мечтаешь? Я бы о том же думал, но… ты там, а я и она — здесь. Решай.

И Вадим решил. Чтоб выйти, он готов был жениться на ком угодно.

Только бы сделать шаг на волю, к Ирочке.

А там воздаст каждому по делам. И Богом и палачом станет. Ирину вернет, без всяких отсрочек в ЗАГС ее потянет. А Марину раздавит как гадюку, но, прежде узнает, от какой радости ей Грекова за решетку упрятать захотелось?

И одного он тогда еще не понимал, стремясь вперед, на свет и свободу, в прежнюю жизнь: что не будет уже как было, не может быть. Потому что нет больше того Вадима, как нет и той Иры.

Через две недели Вадима выпустили.

Его встречал Егор.

Понятно, что тетку Вадим и не надеялся увидеть у Крестов. Но был готов к встрече с суженной, что мечтала о печати в паспорте, не гнушаясь в достижении незатейливой цели самыми низкими способами.

Но больше всего мечтал увидеть Иру. Обнять тут же, зарыться лицом в ее пахучих пушистых волосах, пряча слезы радости…

Однако ждал его лишь Егор.

— Где Ира? — вместо `здравствуй' спросил Вадим. — Ты сказал ей, что я выхожу?

Егор отвел взгляд, закаменев лицом, и потащил брата прочь от стен узилища.

— Что случилось, Егор?! — дернулся парень, требуя ответа. — Она забыла меня? Не хочет знать, видеть? Она поверила поклепу?!

Брат молча стоял и хмуро смотрел на Вадима. И чувствовалось в его взгляде, молчании, скорбное, плохо спрятанное осуждение.

— Что ты молчишь?! — встряхнул его Греков, заподозрив неладное.

— Иры больше нет, умерла, — выдавил Егор.

— Что? — посеревшими губами прошептал парень, не желая верить в услышанное, принимать, понимать. Не правда! Бред! Сон, какой-то кошмар… Сейчас он проснется: растает снег и желтый ковер опавших листьев вновь будет укрывать промокшие улицы. Он будет в обнимку шагать с Ириной по проспекту и болтать ни о чем, просто наслаждаться ее обществом. Она будет улыбаться, мягко, нежно, как только она умеет. А Вадим будет любоваться ее улыбкой, выбившимся светлым локоном у виска, лукавыми глазами. И целовать шелковую кожу на щеке, вдыхать тонкий аромат духов…

— Нет, — отшатнулся от брата. Замотал головой. Выставил руки: молчи, только молчи! Ты ничего не говорил, я — ничего не слышал!

И развернувшись, рванул в сторону метро, чтоб как можно быстрей добраться до дома Шеховых.

— Стой! Стой, Вадим!! Не ходи туда!! — пытался остановить его Егор.